Начало здесь
Машина скорой помощи приехала уже через десять минут, но я не торопился выставлять сестрёнку из дома. Договорились через полчаса — будьте любезны подождать. Опаздывать на какие-либо встречи, особенно если договорился или пообещал, я не любил, но и бежать сломя голову раньше времени тоже привычки не имел. Идеалом пунктуальности для меня всегда служил образ графа Монте-Кристо, который всегда являлся к месту назначенной встречи с точностью до секунды. Прерывать приятное чаепитие не хотелось, особенно если учесть наличие вкусняшек, которыми сестрёнка меня в этот раз угощала. Однако сегодня нормально провести время с Валентиной мне всё же не удалось. Не успел я съесть пару печенюшек и сделать несколько глотков чая, как почувствовал лёгкое головокружение. Благо, моё тело находилось в удобном кресле-каталке, которое и не дало мне свалиться на пол. Симптом этот был мне хорошо знаком. Обычно после него я терял сознание в этом мире, но через несколько мгновений, как ни в чём не бывало, продолжал бодрствовать уже в каком-то ином, обычно мне вовсе неизвестном месте и времени.
* * *
Моё новое тело было молодым и крепким. Никаких проблем с ногами и вообще со здоровьем. Живи себе и радуйся. Единственное, что меня беспокоило, так это присутствие в сердце какой-то необъяснимой тревоги, предчувствие чего-то нехорошего. Я ехал верхом на лошади по густому лесу, внимательно оглядывая всё вокруг. Цепкий взгляд моих зорких глаз привычно выхватывал любое малейшее изменение среди малоподвижной лесной растительности, а ум, по обыкновению, анализировал, какое именно существо выдало себя этим, едва заметным движением и насколько оно для меня опасно. Яркие лучи летнего солнца практически не пробивались сквозь кроны огромных, густых деревьев, поэтому здесь, у самой земли, было сумрачно и довольно прохладно. Несмотря на то, что на мне была лишь лёгкая, белая сорочка, сотканная из какого-то грубого волокна и расшитая замысловатыми узорами, мне не было ни холодно ни жарко. Зябко — так, наверное, я охарактеризовал бы своё состояние, и погода здесь была вовсе ни при чём. Лёгкий озноб исходил откуда-то из глубины тела и был обусловлен моими душевными переживаниями. Моё сознание, переселившееся в новое тело, тем временем пыталось как можно быстрее адаптироваться к новому “месту жительства” и к новому мышлению юноши, в которого я “попал”.
Сделав глубокий вдох, я с удовольствием наполнил лёгкие подзабытым в городе ароматом прелой листвы, терпким запахом хвои и едва уловимым благоуханием лесных трав. Новая память, смешиваясь с памятью, оставшейся из прошлого, начала подбрасывать в мою голову картинки из жизни парня, что позволило мне в кратчайший срок идентифицировать себя в этом мире. Оказывается, я был сыном какого-то князя. Нужно отметить, что князь здесь вовсе не титул, передаваемый по наследству, как в моём настоящем времени, а выборная должность. Когда у русичей, в силу определённых обстоятельств, начало появляться много внешних врагов, в крупных городах стали образовываться боевые дружины. Они собирались из мужчин, обычно принадлежащих по рождению к касте воинов и в совершенстве владевших как искусством кулачного боя, так и умением драться на мечах. Не менее важным, а может даже и основным навыком, который приобретали с раннего детства, было умение крепко держаться в седле.
Званий типа майор или генерал в этом мире ещё не существовало. Вся вертикаль власти собиралась благодаря так называемому копному[1] праву. Изо всей воинской орды вначале избирались сотники, те, в свою очередь, выбирали десятников, а эти десять самых лучших и уважаемых дружинников избирали между собой князя — верховного предводителя. Правил князь ордой или иначе дружиной не всю оставшуюся жизнь, а до тех пор, покуда без нареканий справлялся со своими обязанностями. Как только воинство видело, что князь потерял былую хватку или, что было совсем уж редко, допустил какую-либо оплошность в руководстве, то, несмотря на все его заслуги, он тут же переизбирался на более достойного.
Восстанавливая в памяти свои прошедшие годы, а было мне здесь лет пятнадцать — семнадцать, я и вспомнил, что являюсь сыном такого вот князя. Семейка у нас была многолюдная, не то что в том времени, откуда меня сюда занесло. У моего здешнего батюшки кроме меня было ещё трое сыновей и две дочки. Я был самым старшим из всех детей. Достигнув нужного возраста, то есть практически с того момента как начал ходить, ко мне приставили специального человека — наставника. Это был старик умудрённый большим опытом в воинских искусствах. Он-то и взялся меня готовить к будущей ратной службе. Несмотря на преклонный возраст, это был весьма живой и довольно крепенький мужчина, которого и старичком-то назвать было тяжело. Он ни в чём не уступал молодым парням в самом расцвете сил, а если учесть его способность виртуозно управлять жи́вой — своей внутренней энергией, то он ещё многим мог бы дать фору.
В моей голове пролетели непривычные и мудрёные для меня “прошлого” названия приёмов местного рукопашного боя. Скруты, свили, плетение куделей… Что означают все эти термины, я ещё не мог осознать своим смешанным из двух половинок разумом, но мог дать стопроцентную гарантию, что случись какое столкновение с врагом, и моё тело с быстротой молнии смогло бы воспроизвести все эти старинные приёмы с филигранной точностью. Чувствовалось, что наставник не зря потратил больше десяти лет своей жизни на моё обучение. Вспоминая всё это, у меня в который раз ломались созданные в течение жизни стереотипы. Нас ведь всегда учили, да и продолжают учить тому, что в те времена, когда японские самураи да китайские монахи демонстрировали чудеса рукопашного боя, у нас на Руси мужики только и могли что коровам хвосты крутить. Но всё это оказывается ложь. Вот в эти, например, времена, куда я сейчас попал, общество делилось на варны. Кому положено было пахать землю, тот пахал, кому свою родню от врагов защищать, те сызмальства обучались ратному делу. Так что здешние воины обладали мастерством если не лучшим, чем япошки да китайцы, то, во всяком случае, нисколько не уступали им.
Дорога, видимо, была длинной, и, продолжая путь, у меня на фоне моих размышлений возник новый вопрос: а куда я нынче направляюсь в сопровождении моего наставника? Моя новая память тут же выдала исчерпывающий ответ. Оказывается, я недавно окончил полный курс обучения всем видам воинского искусства, и теперь мне предстояло сдать один из положенных в таких случаях экзаменов. Заключался он в том, что меня оставят одного в лесу, вдали от всякой “цивилизации”, и я должен буду выжить в условиях этого дикого леса в течение месяца. Естественно, никакого сухпайка здесь не предусматривалось, как говорится, чего поймал, то и твоё. Палатка также не входила в комплект для выживания. Единственное что я при себе имел, так это меч для самозащиты, острый, как бритва, кинжал, видимо, для разделки тушек и лук для того, чтобы эти тушки подстрелить. Так интерпретировала моё снаряжение моя старая память. “Хорошо, а тушки-то нужно на чём-то приготовить”, — тут же промелькнула в голове рациональная мысль. Вспомнив про костёр, я инстинктивно опустил руку себе на бедро. В моей реальной жизни я не курил, но в кармане всегда была зажигалка с фонариком, так сказать — на всякий случай. В этой же жизни моя рука не нащупала даже кармана на широких шароварах. Что ж, придётся обойтись без зажигалки, авось в меня заложили также и знания о том, как это сделать.
Мой наставник, ехавший всё время позади, чуть пришпорил коня и, догнав меня, коротко произнёс:
— Подъезжаем.
Голос старика оказался низким и, несмотря, на то, что говорил он негромко, я ощутил в нём какую-то неестественную мощь. В моём мире вряд ли возможно отыскать людей преклонного возраста, имеющих такую вот невероятную внутреннюю силу (здесь не нужно путать с упрямством, чего у нынешних пожилых людей сколько угодно). Обычно у нас они в такие годы уже больные и нЕмощные. Я улыбнулся тому, что никогда раньше не придавал значения слову нЕмощный, то есть не мощный. “Пожалуй, — подумал я с уважением, — с таким голосом можно не только огромным войском командовать, но также, если применить его во всю силу, то и обратить врага в бегство”. Правда, если про людей, которые своим голосом могут воздействовать на зверей, я хотя бы слышал, то про таких, чтобы целое войско могли остановить, даже не знал.
Мы выехали на небольшую поляну и остановили лошадей. Осмотрелись вокруг. Ничего особенного, обычная лесная поляна, что называется, в первозданном виде. Из-за того, что деревья расступились метров на восемь-десять, здесь было значительно светлее, чем в самом лесу, но прямые солнечные лучи попадали сюда лишь в полдень и на небольшой промежуток времени. С одной стороны поляны я заметил заросли каких-то кустарников с большими чёрными ягодами. Моя новая память мне подсказывала, что ягоды съедобные. “Это хорошо, — подумал я, — значит, уже с голоду не помру”. Расфокусировав своё зрение, обнаружил, что всё вокруг шевелится, шуршит, жужжит, свистит, щебечет… в общем, живёт своей обычной лесной жизнью. С удовольствием спрыгнув с коня, я по колено погрузился в мягкую зелень травы. Краем глаза заметил, как из-под ног юркнула и тут же скрылась в этом зелёном море такого же цвета большая ящерица. “В какой век не попади, — пришла мне в голову мысль, — а лес и его обитатели всегда остаются прежними”. Единственное, что отличало его от современного, так это непривычная высота деревьев, да отсутствие бытового мусора, который в наших лесах, где только не встретишь. “А, кстати, — вдруг подумал я, — а в какой, интересно, век я попал?” Навскидку –– век где-то девятый — десятый. Спрашивать у наставника было бы глупо, да и летоисчисление здесь, скорее всего, не такое, как у нас. Новый календарь, берущий своё начало от Рождества Христова, на Руси ввёл ведь Пётр Первый, а до этого у нас насчитывалось что-то около семи тысяч с гаком лет от сотворения Мира. Так что даже, если предположить, что наставник не сочтёт меня идиотом, а ответит на заданный вопрос, то не факт, что я пойму какой сейчас год по календарю из будущего. “Ладно, хорош бухтеть, — утихомирил я свой разговорившийся ум, — это сейчас не так важно. Сейчас важнее обустроиться в этом диком мире, о котором моя прошлая память вообще ничего не знает, а моя новая ещё не полностью восстановилась, а, точнее сказать, не воссоединилась со старой”.
Вместо прощания наставник дружески хлопнул своей крепкой ладонью мне по плечу (он всегда был немногословен, к тому же, видимо, всё, что мне было нужно, уже было сказано) и, подхватив мою лошадь за уздечку, вскорости скрылся в лесной чаще. Оставшись один, я замер на несколько мгновений и прислушался: сначала к лесу, потом к себе. В лесу услышал множество звуков, присущих именно этому месту, и едва уловимый удаляющийся топот копыт, который с каждой секундой становился всё тише. В себе я ощутил нарастающее чувство голода и всё ту же непонятную тревогу, которая сопровождала меня весь наш путь к поляне. Не удержавшись от искушения, я первым делом направился к зарослям кустарника с ягодами. Это оказалась, как я, в общем-то, и предполагал, дикая ежевика или, во всяком случае, что-то очень на неё похожее. Ягоды были довольно крупные, но кислые. За прошедшие века селекционеры, видимо, хорошенько потрудились, чтобы сделать современную ежевику послаще. Не успел я утолить несколькими ягодами не столько чувство голода, но больше любопытство, как невдалеке где-то за деревьями послышался треск сухих веток, Моя рука инстинктивно легла на рукоятку меча. В это время на противоположной стороне колючих зарослей ежевики появился огромный медведь. Тот тоже не ожидал встретить в лесу чужака и замер так же, как и я, на месте. Наши взгляды встретились. Моя новая память мне услужливо подсказала как необходимо смотреть в глаза дикому зверю и что в это время нужно думать. Первоначальный страх, выплывший было из глубин моей старой памяти, моё новое тело принимать в себя не захотело. Не исключено, что в юноше такое понятие как страх вообще не существовало. “Страх обычно возникает в том случае, если человек чего-то не знает или не понимает явления, с которым столкнулся, — объяснила мне моя новая память. — Ты всё знаешь и всё умеешь, поэтому опасаться тебе, конечно, нужно — это твой инстинкт самосохранения, а вот бояться глупо”.
С такой постановкой вопроса я был вполне согласен, и спустя несколько минут дуэль взглядов завершилась в мою пользу. Косолапый житель дикого леса, несмотря на внушительные размеры и возраст, оказался более слабым духом, нежели человек, пусть и молодой. Медведь отвёл глаза в сторону и, недовольно рыкнув, развернулся и потопал назад в чащу. “Ничего, дружище, — улыбнулся я ему вослед, — потерпи месячишку моё присутствие, а там снова будешь здесь хозяином, никто у тебя этого права навсегда не отберёт”.
В течение оставшегося до вечера времени я соорудил себе из хвороста на ближайшем от поляны дереве что-то типа лежанки. Спать даже на тёплой земле в лесу, кишащем дикими зверями, не желал никто: ни я прошлый, ни я теперешний. Огня я так и не развёл — видимо, для местных жителей не так просто было это сделать в полевых условиях, а может и не так актуально. В общем, отложил эту проблему на следующий день. Ну а не имея костра, убивать какую-либо дичь смысла не было. Не знаю, как относились к мясу местные жители, но мне рвать зубами свежеразделанную плоть было явно не по душе. Судя по тем отвратительным ощущениям, которые испытало моё новое тело после того, как я представил себя грызущим отрубленную, ещё кровоточащую заячью лапку, мой бывший хозяин тоже такое не ел. Зато моя новая память мне подсказала как много съестного можно найти прямо у себя под ногами. Это были и те же ягоды, и многие виды трав, и разнообразные корешки, и даже листья некоторых деревьев. Про грибы я вообще не говорю. Такого их разнообразия и величины я не встречал даже в лесах Красного Лимана, когда мы всей семьёй выезжали на так называемую тихую охоту. В моей настоящей жизни истинным вегетарианцем я никогда не был (употреблял и яйца и рыбу), хотя о нём писалось во многих книгах прочитанных мною, но попробовав то, что нарыл (в прямом смысле слова) в лесу, понял, что могу прекрасно этим довольствоваться, во всяком случае, какое-то время точно.
Проблемы питания, как я в скорости осознал, для меня нынешнего вообще не стояли слишком уж остро. Я вспомнил, как бывший хозяин этого тела во время интенсивных тренировок свободно обходился вообще без какой-либо пищи порядка десяти дней, а иногда и более. Что для меня было действительно важно, так это вода, и маленький чистый ручеек я отыскал в тот же день. Располагался он не очень близко, но как говорится в поговорке: “Бешеной собаке и сто вёрст не крюк”. Аккуратно сделав кинжалом в русле ручейка небольшое углубление, я дождался, когда ямка наполнится чистой, незамутнённой водой, и с удовольствием напился, черпая живительную влагу прямо ладонью. Вечер, резко перешедший в ночь, застал меня, спокойно сидящим на своём ложе на дереве, погружённым в свои мысли. Тьма в ночном лесу была просто непроглядная. Это вам не город, в котором из-за его яркой иллюминации никогда не сможешь заблудиться, но зато в небе всегда видны только самые яркие звёзды. Здесь звёзд не было видно вообще, но только лишь потому, что надо мной нависали густые ветки могучих деревьев. Я прислушался к звукам, которые в это время суток вовсе не походили на дневные. Ночью начинали свою обычную жизнь совсем другие обитатели леса, и большинство из них являлись хищниками. Вот что-то заухало вдали, в ответ на этот крик откуда-то с противоположной стороны раздался сердитый клёкот другой птицы. Где-то совсем рядом послышался заунывный волчий вой.
Я слушал и удивлялся дивным названиям пернатых, которые “озвучивала” мне моя новая память. В своём мире я особенно не интересовался ни фауной, ни флорой. Знал разве что те растения, что росли у меня на приусадебном участке, да птиц, прилетающих зимой ко мне под окно, где я устроил для них кормушку. Эти странные названия птиц я не мог идентифицировать ни с одним современным, зато, когда моя новая память воспроизвела слово “Хорт”, перед моим мысленным взором тут же возник образ дикого волка — зверя большого и грозного, со страшной разинутой пастью и горящими глазами. Несколько минут спустя осторожные шаги этого лесного хищника я услышал прямо под деревом, на котором расположился на ночлег. Несмотря на остроту моего молодого зрения, разглядеть зверя как следует я не мог. Видел лишь неясные очертания чего-то большого и чёрного, почти бесшумно шныряющего внизу и то и дело принюхивающегося к незнакомым ему запахам, оставленным мною днём.
В здешних местах волк был не просто лесным хищником, как у нас. Здесь он был чуть ли не священным тотемным животным. Его уважали и почитали. По местным преданиям он был, своего рода, связным между мирами Нави и Яви, то есть между миром живых и миром мёртвых на современном языке. Получив всю эту информацию, я подсознательно проникся уважением к этому лесному жителю и ещё некоторое время прислушивался к его крадущимся шагам. Когда они, наконец, удалились, я прилёг на ветки и вскоре заснул чутким сном.
Ночью меня ничто не потревожило, а утро встретило свежестью и бодрым щебетанием птиц. Я потянулся, прислушался (уже, видимо, по привычке) к окружающему меня пространству. Мне показалось, что что-то изменилось по сравнению с предыдущим днём, а главное, вновь появилось неприятное ощущение в области сердца, которое вчера к вечеру немного притупилось. “Ну что ж, — подумал я, отгоняя подальше дурные мысли, которые пыталась навязать мне моя старая память, — я сюда не на отдых приехал, а значит, нужно быть начеку. Если бы всё было так просто, то какое бы это было испытание? Так, прогулка, отпуск на природе…” Подбодрив себя такими мыслями, я слез с дерева и направился к ручью умыться и напиться. Как подсказывала мне моя новая память, после водных процедур мне надлежало как следует размять тело, после чего заняться дальнейшими исследованиями и обустройством своей лесной жизни.
Опасность я почувствовал ещё не доходя до ручья. Это уже был не робкий намёк моего организма, который я не смог идентифицировать всю дорогу сюда и весь вчерашний день, это был настоящий набат. Тревожный сигнал моментально привёл моё расслабленное тело в боевую готовность. Вмиг оно сжалось, как пружина, и было готово в любой момент распрямиться с невероятной скоростью, чтобы поразить любого противника, приблизившегося ко мне на расстояние вытянутой руки. Благо с мечом, кинжалом и луком я приучен был не расставаться ни при каких обстоятельствах. То, что это не дикие звери, не простые грибники и не обычные охотники, бродившие по лесу в поисках добычи, я ощущал каким-то неизвестным доселе мне чутьём. “Видимо, начинается, — с усмешкой подумал я, прислонившись спиной к стволу старого дерева. — Ну что ж, никто и не говорил, что будет легко”. Повинуясь неведомому моей старой памяти, но, видимо, хорошо знакомому моему новому телу инстинкту, я развернулся к дереву лицом и обнял его руками, словно близкого родича. Полностью обхватить могучий ствол у меня не получилось из-за его толщины, но в то же мгновение, как моё тело слилось воедино с этим гигантом, сознание тут же объединилось с сознанием старого, мудрого дуба и стрелой взлетело ввысь до самой его макушки. Казалось, что мои глаза теперь находятся на каждом листочке, едва колышущемся на лёгком ветру. Этим всеобъемлющим зрением, видящим одновременно во всех направлениях, я осмотрел ближайшие окрестности. Мои ощущения теперь подтвердились визуально. Рассредоточившись по лесу, в сторону поляны, на которой я остановился, продвигались неизвестные мне воины. Было их человек двадцать. Стараясь издавать как можно меньше шума, чтобы остаться незамеченными, они, маневрируя между деревьями и кустарником, неуклонно приближались ко мне.
Моя старая память подсказывала, что принимать бой в одиночку, несмотря на всю мою прекрасную подготовку, было бессмысленно. Я отпустил ствол дерева, и необъятное видение сразу же уменьшилось до пределов зрения моих глаз. Однако расставаться со своим помощником я не торопился. Поплевав по старой привычке на ладони, я с проворством обезьяны начал карабкаться по шершавому стволу. И вновь мне пришлось расстаться с некоторыми своими стереотипами. Кто бы мог подумать, что обычный человек, имеющий себе в подмогу лишь один кинжал и крепкие пальцы, способен на такое. Не прошло и минуты, как густая крона старого, раскидистого дуба скрыла меня от глаз приближающихся врагов. Вскоре я услышал под собой их тихие шаги. Сквозь прогалины между ветвями были видны мощные торсы и хмурые лица врагов, вооружённых мечами и щитами. Шли они молча, лишь изредка подавая друг другу какие-то условные знаки.
Пока воины не скрылись из виду, я быстренько “влез” в мозги одного из них. Он, проходя под деревом, бросил осторожный взгляд вверх, и я сумел его перехватить. Теперь у меня появилась возможность слегка “покопаться” в его голове. То, что я услышал, меня не порадовало. Оказывается, это был всего лишь передовой отряд — разведка по-современному. Основная же часть войска находится в нескольких верстах отсюда, ожидая сведений от разведчиков. Мои слабые надежды на то, что это всего лишь люди, нанятые моим отцом для проверки моей боеспособности, развеялись, как утренний туман. Ну а раз так, то и действовать нужно было соответственно ситуации. В этот момент у меня возник важный вопрос: что делать? Одна моя половина, умудрённая жизненным опытом, подсказывала, что нужно возвращаться в город, чтобы предупредить о приближающейся опасности. Вторая — юная и дерзкая — рвалась в бой. К сожалению, так же, как и в нашем мире, молодое безрассудство заглушило голос разума, и выбор был в его пользу. Вот старший отряда остановился и подал своим подчинённым несколько знаков руками. Немногочисленное войско быстро разделилось на несколько группок по три человека, которые разошлись в разные стороны и скрылись из виду. “Вот это уже лучше, — прикинул я в уме. — Сражаться с тремя — это всё-таки не с двадцатью одновременно”.
Бесшумно покинув своё укрытие, я быстро настиг одну из троек, ту, что была правее всех, и без проблем и шума отправил их души к праотцам: двоих уложил из лука, а третий испустил дух с кинжалом в шее. Легко расправившись с первой группой, я воодушевился ещё больше. Теперь даже сорокасемилетний скептик во мне притих, ожидая, что же будет дальше. Вынув кинжал из тела поверженного противника, я вытер его об его же одежду и через несколько минут, идя по следу, который, как охотничья собака, мог распознать только опытный следопыт, догнал следующую тройку. С этими, к моей огромной радости, тоже проблем не возникло, и их души вскоре полетели вдогонку за своими однополчанами. Я улыбнулся пришедшему на ум определению “однополчане”. Вообще-то, это слово у меня почему-то всегда ассоциировалось с пожилыми ветеранами второй мировой, но другого мне в голову в тот момент не пришло.
С третьей тройкой воинов вышло, к сожалению, не так гладко. Стрела, поразившая второго бойца, попала чуть выше сердца, и тот не умер сразу, как его предшественник, а перед тем, как упасть издал глухой звук. Мне было на руку то, что противники шли не плечо к плечу, а на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Это и позволило выкашивать их по очереди, не привлекая внимания остальных. Третий воин тоже был не лыком шит и, услышав голос товарища, быстро среагировал. Сделав широкий прыжок в сторону, он развернулся на лету, выставил перед собой меч и без промедления бросился на меня. Пришлось выхватить из ножен своё оружие и вступить с врагом в поединок. Это был хороший боец, но навыки моего юного тела, а также опыт старого морского десантника перевесили его мастерство. Проведя серию финтов и ощутив на своей коже лёгкий ветерок от просвистевшего в нескольких сантиметрах от моего лица вражеского клинка, я нанёс молниеносный смертельный удар в грудь. Не проронив ни звука, поверженный враг рухнул у моих ног. Но и теперь радоваться было рано — это был всего лишь девятый воин из двадцатки неприятелей, которых я преследовал. К этому времени лёгкий мандраж, возникший в первые минуты боя (всё же по–настоящему я убивал человека впервые), прошёл. Не мешкая, я пустился по следу следующей тройки.
Однако, похоже, на этом моё везение закончилось. Когда я в очередной раз оторвал взгляд от практически невидимого следа, то прямо перед собой увидел бородатые лица преследуемых мной врагов, искажённые гримасой злобы. Похоже, это были все оставшиеся из передового отряда воины, вновь собравшиеся в один отряд. Мечи их были обнажены, глаза горели ненавистью. Наверное, они тоже услышали возглас своего умирающего товарища. Недолго размышляя, бойцы, словно по команде, не издав ни звука, всей толпой ринулись на меня. Видимо, передовому отряду запрещено было шуметь, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих из близлежащих посёлков, забредших в лес в поисках грибов или ягод. Враги имели намерение тайком подойти к нашему городу, чтобы застать его жителей врасплох.
Засвистели клинки, разрезая воздух на лоскуты, зазвенели, высекая снопы искр, при ударах о мой меч. Их молчаливая ярость, несомненно, могла бы привести в смятение любого неопытного воина, но только не меня. В жарком поединке все мои чувства будто бы отключились. Для того, чтобы сражаться с десятком врагов одновременно, обычных навыков было недостаточно. Освободившись от всех посторонних мыслей, я крутился между мелькающими вокруг меня мечами и кинжалами, словно волчок, повинуясь понятной только мне интуиции. Похоже, в это время я вошёл в доселе мне неизвестное, изменённое состояние сознания и двигался с невероятной для обычного человека скоростью.
Вот в сторону улетел меч врага вместе с отрубленной кистью, вот просвистевший в воздухе клинок оставил ещё одно тело без головы. Что ж, надо было ей подумать о последствиях прежде, чем вступать со мной в этот поединок. Вот повержен ещё один враг и ещё… Когда передо мной остался всего один человек, только тогда я смог немного расслабиться и обратил внимание, что их предводитель с серьёзным выражением на лице в бой ещё не вступал, а, расположившись поодаль, казалось, с интересом и некоторым удивлением наблюдает за всем происходящим. Пронеслось ещё несколько стремительных секунд, и последний из нападавших, истекая кровью, тоже мирно лежал на мягкой, лесной подстилке из листьев и хвои. Я окончательно вернулся в своё обычное состояние сознания и, насколько получилось, строго взглянул в глаза вражеского командира. На лице воина не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось всё таким же серьёзным и сосредоточенным. В нашей дуэли взглядами не победил никто. Тогда в ход пошли более весомые аргументы — наши мечи.
Этот противник был намного опытнее и искуснее своих подчинённых. Нельзя сказать, что его команда состояла из новичков, в разведку таких не посылают, но командир был на несколько голов выше их всех. Теперь мне пришлось действительно не сладко. Прошла минута, пять, десять… а мы всё кружились и скрещивали мечи, не желая уступать. Уступка или слабина здесь была равнозначна смерти. Ещё через пять минут я ощутил, что начал терять силы: слишком много их было потрачено в бою с превосходящими силами противника. Похоже, что опыт моего визави всё же перевешивал мой юношеский пыл и задор. Воспользовавшись моим неосторожным разворотом, воин сделал еле заметное движение телом, и я, непонятно как, очутился лежащим на земле. В голове закружилось, и появилась знакомая мне тошнота. Последнее, что я успел заметить, так это удивлённое лицо застывшего на месте врага с торчащим во лбу наконечником стрелы и стоящего вдали наставника с небольшой группой воинов из отцовской орды.
* * *
Я открыл глаза и осмотрелся. Напротив меня сидела Валентина и с тревогой всматривалась в моё лицо. Она уже один раз присутствовала при таком вот обмороке и была предупреждена мною, что в таких случаях ничего делать не нужно. Не нужно вызывать скорую помощь, не нужно совать под нос ватку с нашатырём… Всё равно ничего мне не поможет, пока я сам не вернусь из своего очередного путешествия. Благо, что часы или дни, проведённые мной в иных мирах, здесь, в реальном времени, исчислялись лишь секундами и минутами. Увидев, что я открыл глаза, сестрёнка как можно небрежнее смахнула выступившую в глазу слезинку и с волнением в голосе спросила:
— Как ты?
Несмотря на моё предупреждение и объяснения, она всё же переживала за меня. Я, постепенно приходил в себя после всех переживаний и после всего того, что со мной только что происходило. Даже моё дыхание на некоторое время участилось, будто я только что, уже в этом времени, проделал какую-то работу. Словно впервые попав в свой дом, окинул взглядом кухню, которая почему-то показалась мне такой маленькой и тесной.
— Нормально, сестрёнка, — улыбнулся я, но, видимо, мой притянутый за уши оптимизм показался ей не очень убедительным.
— Серёж, — всё еще с тревогой в голосе произнесла Валентина, — может, не поедешь сегодня никуда? Посмотри на себя… Тебе сейчас лучше прилечь, отдохнуть…
Я вспомнил про Нестерова и про то, что у калитки меня уже давно ждёт машина. Конечно, после такого вот путешествия сейчас действительно лучше всего было бы остаться дома, прийти окончательно в себя и отдохнуть, но я привык держать свои обещания, поэтому сказал:
— Нет, Валюша, я уже нормально себя чувствую. Раз обещал человеку помочь, то поеду.
— Неугомонный… — бросила мне сестра с укоризной, и, встав с табуретки, принялась быстро убирать со стола.
Помыв посуду и прибрав продукты в холодильник, она начала собираться. Одевшись, она помогла и мне, после чего мы не спеша вышли из дома. Мне было немного грустно. Не так просто вновь возвращаться в своё приближающееся к полтиннику тело и брать в руки опостылевшие мне костыли после того, как буквально несколько минут назад я ещё был молод и полностью здоров. Вдохнув осенний воздух родного города, я бросил быстрый взгляд на свой двор. К кованой железной калитке, выкрашенной в зелёный цвет, вела красивая, аккуратная дорожка, засаженная по оба края кустами роз. Весной во дворе всё утопало в зелени и цветах, сейчас же здесь царили пустота и уныние.
Я перевёл взгляд на мою гордость и отраду — небольшой садик из молодых фруктовых деревьев, который мне помог посадить муж Валентины. Молодые яблоньки и груши всего несколько лет как начали плодоносить, и каждый год были просто усеяны плодами. Сейчас деревца стояли мокрые от прошедшего недавно дождя, и вид их был грустным и жалким. Осенний ветер давно оборвал с них всю листву, полностью обнажив их тонкие и, казалось, такие хрупкие тельца. Мне они сейчас показались несчастными, худыми сиротками, оставшимися без крова и пропитания. Чтобы развеять грустные мысли, пришлось энергично потрусить головой, а для сестры изобразить на лице подобие улыбки.
Повернув ключ в замочной скважине, я, чуть склонившись, незаметно сунул его в потайную щёлку возле порога. Живу я в частном доме, построенном ещё моим дедом до войны, и этот тайничок придумал он. Кстати, для жителей нашего города и области я поясню, что речь идёт о Великой Отечественной войне. Люди, проживающие в отдалённых уголках России, возможно, только из новостей знают, что после событий четырнадцатого года Донецк уже целых шесть лет находится в состоянии войны с Украиной. Нас обстреливают реактивными снарядами, посыпают с неба фосфором и почти каждый день убивают или калечат ни в чём неповинных жителей. Поэтому сейчас для многих дончан (особенно это касается молодёжи) фраза: “До войны”, означает период времени, предшествующий началу этой бессмысленной и кровавой бойни.
Как только мы вышли со двора, боковая дверь фургона скорой помощи отъехала в сторону, и оттуда выпрыгнул крепкого телосложения мужчина неопределённого возраста в белом халате, медицинской шапочке и маске на лице. Седой шофёр, тупо пялившийся куда-то вдаль сквозь лобовое стекло, также был в маске. После объявления пандемии коронавируса, ношение масок являлось обязательным требованием ко всем обычным жителям, а к медикам особенно. Я только мысленно улыбнулся. Нельзя сказать, что я не верил в эту заразу. “Видел” я эту пакость, встречаясь на улице с только что заражёнными ею людьми, но вот, чтобы это было в таких масштабах, до каких эту самую пандемию раздули…
— Вы сестрёнку по пути не подбросите? — спросил я в приоткрытое окно у водителя, подходя к машине.
— Извините, — вежливо отозвался вместо водителя мужчина-санитар или кого там прислали вместе с шофёром. — У нас строгое распоряжение посторонних не брать. Сами понимаете…
— Ладно, понимаю, — согласился я. — Сестрёнка, — повернулся я к Валентине, — давай прощаться, раз такие сейчас строгости.
— Ничего, Серёж, не переживай. Доеду на маршрутках, мне не впервой, — сдержанно улыбнулась она и на прощание поцеловала меня в щёчку. — Так и не побрился, — укоризненно добавила сестра. — Поедешь теперь, вот, на люди не бритым.
— Ничего, переживут люди, — улыбнулся я в ответ, передал костыли санитару и с его помощью влез в машину.
Медик быстро последовал за мной и захлопнул дверь. Только сейчас я на своём тонком уровне ощутил едва уловимые вибрации волнения, исходящие от мужчины. “С чего бы это?” — успел подумать я, и в тот же момент к моему лицу плотно прижался носовой платок, бесхитростно смоченный хлороформом. Моё сознание тут же затуманилось и, кувыркаясь, ухнуло в чёрную дыру. Я провалился в глубокий сон.
[1] Копа (купа) – народное собрание лучших представителей родов и семей.
